Тени Богов. Искупление - Страница 100

100

Хопер стоял, смотрел на исцарапанную, некогда глянцевую поверхность стола и снова повторял про себя весть, донесенную ему Эйком: «И если он жить хочет или облегчение получить, пусть смотрит и слушает».

– Ау, – буркнул Шэк и постучал по столу. – Ты еще здесь, Хопер?

– Здесь, – показал на стол Хопер. – Здесь выход. Письмо лежало на столе или было приколото к нему?

– Приколото ножом, – нахмурился Шэк. – Вот след. А ты откуда знаешь?

– И на столе кроме этого письма ничего не было? – спросил Хопер.

– Ничего, – еще сильнее сдвинул брови Шэк. – Но ты на что намекаешь-то? Неужто не видишь? Стол врезан в плиту. Видишь клинья в пазах? Его и не сдвинешь с места. Его и не двигали, судя по всему, лет двадцать. Посмотри, он рассохся от времени. Ноги кованные, а верх-то дубовый!

– Да, врезан, – согласился Хопер. – Легкий, едва приметный отвод глаз, и вот уже обычный кованый столик кажется одним целым с тяжелой плитой.

– Так сдвинь его тогда, – обозлился Шэк. – Целый не целый, а двигать его пытались, когда обыскивали здесь все.

– Зачем же двигать, – вытащил из-за пояса нож и воткнул его в столешницу Хопер. – От подвижки записка не упала бы. А вот от наклона…

Стол наклонился неожиданно легко, стоило Хоперу сойти с плиты, но наклонился он вместе с оказавшимся не столь уж тяжелым основанием, обнажая темное отверстие в земле.

– Твою мать… – оторопел Шэк. – Неучтенный вход в соляные копи. Похоже и тоннель неучтенный. Вот и веревка, чтобы притянуть на себя люк. И кожаные отбивки, чтобы он не хлопал. И лестница внутри. А ведь Филия не выдала этот проход энсам. Не выдала! Тут ведь, главное, внутрь забраться. Выходов из копей за городом много, мы не все знаем.

– Не нужны мне выходы, – показал на надпись, сделанную мелом на обратной стороне люка, Хопер. – Вот, читай. «Хайборг. Трактир».

– Что же это получается? – нахмурился Шэк.

– Ничего не получается, – процедил сквозь зубы Хопер, потому что ясно чувствовал, что под этими двумя словами скрываются еще какие-то, но необходимость прочесть их вызывала у него злость.

– Чего ты замер? – не понял Шэк. – Хочешь спуститься?

– Нет, – мотнул головой Хопер, и вдруг ясно увидел проступающие на крышке люка руны, которые словно вплавлялись в его глаза: «Восемь и семь».

– Твою мать!

Вода стекала с лица на одежду, кажется, попала в нос. Шэк снова занес ведро, чтобы облить потерявшего сознание книжника, но Хопер уже зашевелился, встал на четвереньки, откашлялся, потом тяжело поднялся. Руку он почти не чувствовал, зато притухшая вроде бы боль понемногу начинала поджаривать его вновь.

– Ты болен что ли чем? – растерянно спросил Хопера Шэк. – Или припадочный? Предупреждай хоть! А если бы я тебя не подхватил? Так бы и нырнул в люк и шею сломал? Или затылком об стену. Вот как я тебя теперь к принцу поведу?

– Так и поведешь, – процедил сквозь зубы Хопер. – Что ты видел?

– Где? – не понял Шэк. – На люке? То же, что и ты. Хайборг. Трактир. Ты чего злишься-то?

– Тот, кто это писал, знал, что я прочту написанное, потому что никто другой не нашел бы этот ход. И мне это не нравится. Слишком похоже на засаду или что-то вроде того. Записку, кстати, положили уже после того, как Торна со спутниками взяли под стражу. Если ты здесь был, то считай, что ходил прямо над головами Филии и Гледы Бренин.

– И что же мне теперь делать? – развел руками Шэк.

– То что делал, то и делай, – отнял у него ведро и напился Хопер. – Надпись я сотру, и ты никому о ней не расскажешь. А теперь поспешим во дворец, скоро свечереет. День был тяжелым, а завтра мне уже снова в путь.

Четверка вошла во дворец со стороны южных ворот, которые смотрели на узкие улочки ремесленной слободы. Стража отсалютовала Шэку и не стала задавать вопросов, куда это он вместе с Эйком и Мушомом, напялившими на себя парадные кирасы, ведет незнакомца. Впрочем, Хопера было почти не видно за широкой спиной великана, а замыкающий четверку Мушом и здесь оказался всеобщим любимцем, называя каждого стражника по имени и одаривая пробегающих фрейлин восхищенными репликами.

Внутри покоев стражи было уже меньше, но Мушом вел Хопера и его спутников какими-то узкими коридорами, где стражи не было вовсе, зато пахло то кухней, то кожевенной, то конюшней, то еще чем-то, и в коридорах попадались только слуги. Наконец, переход закончился у винтовой лестницы, где Шэк приказал Мушому и Эйку остаться, а сам вместе с Хопером поднялся наверх.

Принц лежал на обычном ложе в келье, устроенной в одной из внешних полубашен дворца. Хопер сразу понял, что окна выходят на ту самую площадь, где еще ранним утром должна была состояться казнь. У постели сидела, опустив заплаканное лицо в ладони, пожилая женщина, о которой Шэк шепнул Хоперу на ухо, что сиделкой служит бывшая няня принца. Стены кельи были сложены из обычного камня, мебели, кроме пары табуретов, не было, и корзины, горшки и жестяные кастрюли, необходимые для ухода за беспамятным, стояли тут же, издавая тяжелый запах.

– Окно, – попросил Хопер. – Надо открыть окно.

– Пута! – окликнул сиделку Шэк. – Ты оглохла что ли?

– Что? – словно очнулась няня и тут же побежала, засеменила к окну.

– Давай, лекарь, – вздохнул Шэк. – Делай что-нибудь, а то не сносить не только тебе, но и мне головы.

– Делаю, – кивнул Хопер и под причитание няньки коснулся бледной, в цвет промытой морской водой и высушенной на солнце бумаги кожи принца, поймал чуть приметное биение жизни под этой бледностью, и уже после этого, не обращая внимания на всхлипывания сиделки, закрыл глаза и стал ощупывать грудь и руки распростертого перед ним молодого парня, пока не почувствовал что-то липкое и тянущееся, склеившее ему пальцы и медленно двинувшееся по его рукам.

100