Тени Богов. Искупление - Страница 184

184

Кто пронзил его стрелами? Кто мог это сделать? Почему он раньше не задумывался? Или же боялся даже думать об этом? Не было никого рядом с пятью жнецами. Атраах? Давно бы уже разболтал, разнес, развеял по всему Терминуму, прилепил бы памятным знаком на серую плоть, да и не настолько он искусен в стрельбе. Адна? Глянцевая и стрекочущая, тонкая и ядовитая словно оса с изогнутой косой в костлявых руках в образе жницы? Слишком проста и предсказуема. Слишком много ненависти, чтобы длиться, и слишком мало глубины, чтобы таить. Дорпхал? Бывший хозяин, обладатель, наездник? Проницательный и мудрый, холодный и бесчувственный? Уж как-нибудь дал бы знать за семь веков. Хотя, мог и утаить. Тибибр? Скрытный и могучий? Тот, кто всегда управляется чужими руками? Тот, кто умудряется править даже теми, кто горазды править сами? Где ты, властитель высших? Где скрываешься последние семь веков? Не слишком ли мощны твои ручищи для тонкого лука и коротких стрел? Не так-то легко выпустить из рук тяжелую секиру и подхватить лук. Ты ли или не ты? Чилдао? Самая закрытая, самая тайная, самая незаметная? Единственная, чьего лица он не видел никогда. Тонкая и быстрая. С луком в руках, стрелы из которого всегда летят точно в цель. Могли ли быть обычные стрелы в ее туле? Почему нет? Где она сейчас? Где таится, чем дышит, на что смотрит? Могла ли она оставаться незамеченой семь веков? А разве предыдущие три века, прошедшие со дня Кары Богов и до битвы в Хмельной пади она где-то являла себя? Никогда. Являлась ли она в прошлом мире? Вышагивала ли по его пепелищу? Вмешивала свой голос в голос алчущих мук и смертей? Никогда. Могла ли она оставить потомков подобно Карбафу? Неизвестно. Могла ли быть Филия ее дальним отпрыском? Неизвестно. А могла ли быть Филия ее дочерью? Неизвестно.

Если бы он не знал, что Филия человек, пожалуй, решил бы, что она курро. А ведь когда-то с Раском они любили обсудить всех и каждого. Не он ли повторял, что извлекая из малости, можно получить больше, чем черпая из обилия? Не он ли шептал Хоперу, что нет никого страшнее Чилдао, потому как непредсказуема лучница, неукратима и скрытна. Нет никого сильнее Чилдао, потому как в сути своей, данной ей богами, так и пребывает она, не прикасаясь к телесному. Хопер еще тогда отмахивался от коротышки, говорил, что не может даже высший умбра долго пребывать без плотской опоры, парить над смертными величием жнеца, потому как если нет богов, то нет силы и опоры, а менгиров на эту пакость не напасешься, да и не каждый же день жатва, но Раск только качал головой и повторял – никогда Чилдао не захватывала людской плоти. Обходилась тем, что у нее есть. А если он был прав? И если Филия – дочь умбра в ее полноте и умбра в человеческом теле… Даже и не предполагал, что такое возможно. Ну, Карбаф… удивил. Как только он осмелился подойти к Чилдао? Или он не знал? Всегда был падок на женскую красоту. А был бы не падок сам Бланс, если бы не Амма? Где она теперь?

Чилдао… Чила… Если это ты, чего ты добиваешься? Неужели правда, хочешь спасти свою дочь? А если знак будет не на твоей дочери? Кто должен воплотиться в одна тысяча второй год от Кары богов? В трех тысячный от последнего прихода Трижды пришедшего… Что Дорпхал, что Атраах, что Адна – все они любили круглые числа. И на битву явились в трехсотый год от Кары Богов. Почему же теперь привязались к столь странной дате? Ведь каленым железом выжигали память о древнем веровании! Почему? Или же это был не их выбор?

– О каком выборе ты бормочешь? – донесся издалека голос Раска.

Словно в колодец кричал. Черные стены вокруг. Черные и непроглядные. Поднимающиеся к небу. Так высоко, что голубой кружок с головой Раска меньше медной гебонской монеты. А все, что вокруг – боль. Невыносимая, выжигающая, сдавливающая в камень. Упирающаяся в три камня, врощенных в грудь Бланса. Вставших поперек боли словно стены Опакума. Принимающих в себя все, но не отдающие и не пропускающие ничего. Непреодолимая преграда ни для кого. Даже для бога. Даже для бога? Что же ты хочешь от меня, Чила? На что ты намекаешь? На конец этого мира? Тогда зачем спасаешь меня от боли, в которую сама же и погрузила? Нельзя остановить бога, нельзя. Уберешь один сосуд, выберет другой. Уберешь все – рассеется по сотням сосудов. И все равно соберет себя. Рано или поздно соберет себя, как ни выжигай, ни истребляй эту пакость. Что ты хочешь от меня, Чила?

– О чем ты, Хопер, что с тобой? – донесся голос Раска. – Вроде пошел своими ногами, а потом словно в беспамятство погрузился. Ты бредишь наяву или прикидываешься?

Хопер открыл глаза. Он стоял, опираясь на коротышку на широкой замковой лестнице, и грохот осады бил ему по ушам. Витражи в окнах над лестницей дребезжали, казалось осаждена уже не крепость, а сам замок. Пушки? Слышны выстрелы! Неужели они решили разделаться с Опакумом сходу?

– Я Бланс, Чирлан, – поморщился, садясь на ступени, Хопер. – Да, опять Бланс. Не удивляйся. Считай это капризом. Да и всегда был Блансом. Но называй меня Хопером, чего уж там.

– А я вот пока побуду Раском, – рассмеялся его приятель, наклоняясь и подтягивая сапоги. – Чирлан – хорошее имя, был бы рад к нему вернуться, но не хочу прослыть придурком. Все меня знают как Раска, Раском и останусь. Пока…

Коротышка задумался о чем-то и помрачнел.

– Пока всех знакомцев не перебьют. Знал бы ты, какой девчонкой была покойная жена Торна… Лики Вичти. Было отчего сойти с ума. Вот, Гледа ее, почти то же самое. Но сила у нее в отца. Что ты там говорил про одна тысяча девятьсот девяносто восьмой год? Сейчас вроде бы одна тысяча второй…

– Вроде бы, – Хопер с удивлением поднес к лицу ладони, которые сравнялись цветом, отливали черным.

184