Тени Богов. Искупление - Страница 41

Северные пределы Йераны всегда были малолюдны. Вовсе безлюдная Пепельная пустошь лежала в паре сотен лиг на западе, но как раз здесь – между предгорий Молочных пиков и Урсусом вздымались солончаковые холмы – или, как говорили в Беркане, Гебонские увалы. Конечно, с Долиной Милости и тем более с Хелью их не сравнивали, но все равно считали недоброй местностью. Казалось, словно создатель, потрудившийся над красотами Берканы, в конце работы сгреб оставшийся мусор и высыпал его между Гебонскими и Молочными горами. Оттого и получились корявые взгорки то поросшие непролазным лесом, то покрытые белесыми проплешинами, а между ними – то ли мелкие болота, то ли гнилые балки, в которых не росло ничего кроме сорняка и тины, и которые служили укрытиями для лихих людишек. Лишь уже ближе к Урсусу имелись какие-никакие поля, мельницы, и даже приличное хлебное торжище. Но до тех мест еще следовало добраться. А на всем пространстве восточнее деревни Арка селились только отчаянные смельчаки. Но и они собирались в деревеньки и рядили вокруг них остроги, а для работы на скудных огородиках выходили не иначе как с оружием, уж во всяком случае с заряженными самострелами. Как раз эти огородики и деревеньки Торн и объезжал тайными тропами, стараясь держаться развалин вытянувшегося через все увалы акведука. За три дня пути уже порядком истаявший, согнутый пальцами жнеца кулон на шее Гледы уменьшился на треть, а отметина на шее ее отца, хоть и не сломила Торна болью, стала нарывать, и капитану пришлось воспользоваться мазями Рамлина. Они и в самом деле снимали боль, хотя и не останавливали рост проклятия. У капитана оно росло медленнее, лишь на палец отползло от позвоночника, а у Рамлина была охвачена уже четверть шеи, но парень по-прежнему отказывался от стрикса Ходы, упрямо бормоча что-то про судьбу и ушедших за полог смерти родных. Камни в ушах молодых стрелков были едва видны, и один из камней в четках Вая тоже уменьшился, и теперь монах не перебирал их, а крепко сжимал, намотав на ладонь. Кригер поднимался после каждой стоянки позеленевшим, но на коня забирался без посторонней помощи. Судя по его молчанию, это было единственным, на что хватало его сил. Рамлин сказал, что не видит признаков отравления, а против колдовства, если оно попало в рану, он бессилен. Гледа бледнела день ото дня, но рана на ее шее не нарывала, и не росла.

– Твоего кулона хватит еще дней на десять-двенадцать, если не больше, – прикинул Торн утром третьего дня. – Если выйти к реке и взять лодку, то можно успеть до Йеры, а если вернуться к Манназу, то и до Оды.

– И что там, в Оде? – спросила Гледа, которая, как и Кригер, за всю дорогу не проронила почти ни слова. – Исцеление? А ты? А как же ты?

– Я в порядке, – понизил голос Торн. – Никогда не сдавайся, и ты будешь в порядке. Я – как и твоя мать. Лекари сотни раз пророчили ей смерть, но если бы не жатва…

– Если бы не жатва… – повторила Гледа и вдруг широко раскрыла глаза, ухватилась за гриву коня, едва не упала ему на шею.

– Что с тобой? – вскричал Торн.

Сгрудились всадники, остановились на краю перелеска.

– Оборвалось что-то, – прошептала, переводя дыхание, Гледа. – Там, в Альбиусе. В той стороне. Как будто кто-то поднял с земли и проглотил ядовитую змею. Выпил ее яд. И звон в ушах прекратился, у меня все эти дни звенело в ушах. Я все надеялась, что отъедем подальше от Альбиуса, и звон затихнет. Но нет…

– Может быть, жатва закончилась? – скривился Соп, а Вай тут же затянул дрожащим голосом очередной гимн из Каменного завета.

– Нет, – подал голос Рамлин. – Я бы почувствовал. Река не пересохла.

– Река? – не понял Торн.

– Как бы река, – растянул в болезненной ухмылке искусанные губы Рамлин и зачастил словно в бреду. – Невидимая, но широкая. От горизонта до горизонта. Течет, колышется. Просто запруда пала. Но это даже хорошо. Вода не должна скапливаться. Моя деревня… была в горах. У нас знают… знали, что такое сель. Страшнее снежной лавины… Скоро этот твой менгир, капитан? Я уже едва терплю!

– Дай ему стрикс, Соп! – велел Торн и, повернувшись к Рамлину, добавил. – Если ты его не возьмешь, то я воткну его тебе в щеку!

– Вот, – протянул ушную булавку Соп. – Камень едва виден, но, думаю, его может хватить дней на пять. Или на неделю.

– У тебя у самого осталось стрикса на такой же срок, – процедил сквозь зубы Рамлин.

– Бери, – неожиданно властным голосом приказал Хода. – Это мой стрикс. Бери. Иначе я сочту тебя трусом.

– Неужели? – рассмеялся Рамлин, взял булавку и вдруг сам воткнул ее себе в щеку. – После того, что я испытал – как укус комара. Далеко еще до менгира, капитан? Ты не ответил.

– Он вот за этим перелеском, – пробормотал Торн. – Осталась пара лиг. Так что, поправьте поясные ремни и нацепите улыбки на лица. Если что, мы…

– Если что, вы сопровождаете меня, – подал голос Хода.

Торн окинул взглядом отряд и понял, что о происхождении Ходы уже всем известно. Соп только пожал плечами.

– Вперед, – тронул лошадь Торн.

И деревенька, и возвышающийся над нею менгир, напоминающий две выросших из земли и упершихся друг в друга лбами скалы, были окружены стеной из заостренных бревен. Над ней поднимались коньки крыш деревенских изб и торчала дозорная вышка, подобная той, что почти подпирала альбусский менгир, но здесь ей было его не достать.

– И вправду, арка, – пробормотал Соп, щурясь на солнце, которое светило ему точно в глаза.

– Смотрите-ка, – протянула руку Гледа.

Часть стены с восточной стороны острога, судя по дороге у ворот, была обрушена и сожжена. И над ее восстановлением трудились сразу и стражники, и селяне, и, похоже, их жены и дети. На сторожевой вышке загудела труба, стражники схватили за пики, но, когда отряд Торна приблизился к забитым в землю, заточенным кольям, пики опустились и из-за них вышел кряжистый бородач и еще издали заорал, распахнув объятия: