– Это зависит от твоего интереса, – заметил Торн. – Может статься, что он у нас не совпадет. Зачем тебе туда?
Он словно повторил жест йеранца, ткнув пальцем точно в ту сторону, откуда доносился вой.
– Туда мне не нужно, – отмахнулся Скур. – А вот туда, – он кивнул на дорогу, что уходила на запад, – необходимо. А вот зачем – и сам не могу сказать точно. Длинный разговор. Считай, что болячка у меня здесь. Да и не одна к тому же. Как подзаживет немного, так я тут как тут, спешу расковырять. Расковыряю, бреду дальше, залечивать. Залечу, ползу домой. Силы копить. И опять сюда.
– Выходит, не в первый раз через пустошь идешь? – выглянул из-за спины Торна Соп.
– Не в первый, – кивнул Скур. – И не во второй. И жив пока, как видишь.
– Почему тут так? – спросил Соп, растопырив пальцы. – Что за серость?
– Что будет, если забыть на плите чугунок? – ехидно спросил Скур.
– Жратва сгорит, – пожал плечами Соп. – Сначала почернеет, а потом в пепел обратится. Вместе с чугунком.
– Вот и представь, – оперся на клюку Скур, – что сильная магия словно горячая плита. Она и целый край в пепел обратить может. Говорят, что здесь колдовство какое-то велось. Много болтать не буду, но кончилось оно вот так.
– И что стало с теми колдунами, которые это устроили? – спросил Торн.
– А вот этого я не знаю, – с кривой ухмылкой зажмурился Скур. – А еще, может, просто болтать не хочу. Может, и жив до сих пор поэтому? Одно могу сказать, магия, которая этот край припорошила, должна была и колдунов зацепить. А как, что – не скажу. Хотя слухи разные ходят.
– Я что-то слышал про сгоревший менгир в этих краях, – подал голос Брет. – Но я не об этом хотел спросить. Как же так? Ведь никакое колдовство не вечно. Ну, так говорят. Железо ржавеет, дерево гниет. Камень стирается. Колдовство истаивает.
– Точно так, – согласился Скур. – О вечности никто и не говорит. Истаивает оно. Лет пятьсот назад, говорят, и войти в Пустошь нельзя было. Так что будет оно еще истаивать не одну тысячу лет.
– А в храме говорят, что ткань сущего здесь тонка, – подал голос Вай. – Потому и мертвые приходят к живым, и цвета не хватает. А остальное ересь.
– Может и так, – скорчил гримасу Скур. – А может, и эдак. Только, если храмовников слушать, то все ересь. До ветру не сходишь, чтобы богов не оскорбить. Слова не скажешь, хулу не возведя. Разве не так?
– Считай, что так, – кивнул Торн. – Что ж. Обратной дороги для нас нет, так что присоединяйся к нашему отряду. Кто знает, может, я так постепенно к той стороне Пустоши роту соберу. Главное, дурного в отряд не брать. Меня Торном кличут.
– Меня, как ты уже знаешь, Скуром, – прищурился йеранец. – Только от дурного не убережешься. Дурь-то обычно по углам прячется. Не всегда распознаешь. От меня-то вреда не будет, я уж выжжен изнутри этой местностью, а вот за остальных не поручусь. Одно ты должен знать, пустошь не разбирает, что человек в голове держит, она к сердцу его прислушивается. И уж выжигает так, что мало не покажется.
– А я слышал, что наоборот! – подал голос Хельм. – Что если в нутрях у человека погань, так он поганью в пустоши и расцветает!
– Может в обратку и так, – кивнул Скур. – Но по-первости всех едино ладит. Увидите. Значит так, зря время не тянуть, оно и так тут тянется, будет привал – держаться костра, но дозоры тоже выставлять. Да надо факелы делать. Если припечет на середине дороги, без факелов никак не обойтись. Вой этот… Обычно тут тихо, но война все переиначивает. Наверное, со всей Берканы волчья порода собралась. Что смотрите? Я на вожака вашего хлыст не разматываю. Я тут вроде лоцмана, ясно? Ну, не отставайте.
И зашагал, подпирая себя клюкой, дальше, словно и не висел на ней только что от усталости.
– Эй! – недовольно скривила губы Фошта. – Я что-то не поняла? Так мы в отряде Торна или в отряде Скура.
– Мы в Пепельной пустоши, – ответил ей Торн.
– Почему мы пошли через Пепельную пустошь? – спросил капитана Соп, едва отряд расположился среди серой травы на ночевку, устроив костер из найденного в серой траве валежника и водрузив на него закопченный котел. – Только потому, что так ближе?
– Не только… – пробормотал Торн. Здесь, среди серости, которая как будто першила в горле, ему не хотелось ни о чем говорить. Руку, засунутую в карман, жгла записка дочери – «Бран Вичти. Если хоть один волос упадет с головы моего отца, я убью тебя. Гледа Бренин».
– Раздери меня демон! – заорал из застывших неровными силуэтами кустов Хельм. – Хотел наломать сучьев для факелов, а их можно только рубить. Гнутся и брызжут весенним соком, словно живые!
– А они и есть живые, – отозвался Торн. – Севернее, в дозорном поселке Волчий выпас, ветераны заходят в пустошь и косят серую траву. А когда выносят ее к острогу, она оказывается зеленой. Так что, имейте в виду. Здесь все живое. И трава, и кусты, и деревья.
– Так что же красит все в такой цвет? – поежился Соп.
– Может не красит, а обесцвечивает? – пожал плечами Торн. – Ты слышал Скура, все можно объяснить колдовством. Мой слуга Тенер боль в спине колдовством объяснял, мол, соседка ключница его околдовывает, словно ему все еще двадцать лет, а не восемьдесят почти. Я в эту сторону даже и думать не хочу. Да и вообще об этом лучше говорить с колдунами. Если и соврут, то все складнее получится.
– У нас вроде есть один полуведун, да отошел куда-то, – заерзал Брет. – Девки эти окрестности осматривают, а он вроде по дороге бродит неподалеку, клюкой постукивает. Клад ищет или что? А факелы нам нужны, чтобы было не так темно? Или об этом только Скур знает?