– Моего сына убили, приняв за твоего, – сказал Торн.
– Жизнь за жизнь, – произнес Мабок. – Будь я Адной или кем-то вроде нее, я мог бы сказать, что тебе пришлось заплатить за твою собственную жизнь, которую однажды или не однажды спас я. Но я не они. Поэтому могу только сожалеть и печалиться. Но не скрою, будь я рядом, Брет был бы обречен. Она бы убила меня и разглядела в моем отсвете моего сына. Но я опоздал без умысла. Так сложилось. Всегда все складывается так, как складывается.
– Зачем ты затеял этот разговор? – скрипнул зубами, скривился Торн.
– Я ухожу, – поднялся на ноги Мабок. – Моего сына может спасти только случай. Тот самый, который не спас твоего сына. Они, правители нынешнего Терминума, о которых ты можешь только догадываться, подчищают доставшееся им стадо перед бойней. Режут бодливых коров на подходе. Прости, это не мои мысли, и не мои слова. Если Брет пойдет со мной, ему верная гибель. Таких как он – убивают. Хотя он ничем не отличается от обычных людей. Так же, как и я сейчас. Разве только вкус человеческой плоти, которую я не пожирал, все еще стоит у меня в глотке, да проклятая память не дает ничего забыть из прежней жизни. Прежних жизней, если угодно. Но мой сын – просто человек. Он живет одну жизнь. Если меня убьют, мой сын сразу же станет заметен. Если убьют кого-то вроде меня, мой сын сразу же станет заметен. Поэтому, мне лучше уйти.
– Чтобы назавтра прийти к нам в новом теле? – поинтересовался Торн. – Кого ты выберешь на этот раз? Важного вельможу? Или же его богатую женушку?
– Предпочитаю не менять пол, – ответил Мабок. – Но Друером я стал потому, что некто Друер умирал в юности от горячки. Да что там, почти умер. И настоящий Друкет тоже был ранен в битве при Южных островах смертельно. Он ведь был обычным воином. Ты должен помнить ту битву. Тогда убитых бросали в каждую вторую ладью словно мешки. Друкет был одним из них. А Мабока не жалко. Только не думай, что я добряк и душка. И ты ведь не добряк и не душка. Я все помню, Торн. Все. Но ты всегда был лучшим. Оставайся им. Даже в таком горе. И береги дочь. Она великая ценность, Торн.
– Что нам делать? – крикнул Торн, когда Мабок обнял Брета и уже готов был скрыться среди деревьев.
– Идите в Опакум, – ответил Мабок. – Там все случится.
– Что случится? – не понял Торн.
– Неведомое, – ответил Мабок, обернулся, подозвал Скура, произнес ему несколько слов на ухо и исчез во мраке.
Брет сгорбился, опустился на землю, прислонился спиной к молодой сосне, щелкнул медальоном, несколько мгновений вглядывался в изображение собственной матери, ловя эмалью отсветы костра, затем закрыл глаза.
– Он забрал нож, – проговорил Брет, ни к кому не обращаясь. – Сказал, что я ним не справлюсь. И еще сказал, что мы можем увидеться, а можем и не увидеться больше. И еще… разное. Об амулетах, которыми можно укрыться. О манускриптах, которых я должен изучить. О моей матери… А мне нужно было совсем другое…
– Не могу представить, – подошел к Брету Хода и сел рядом. – Не могу представить, что бы я делал, если бы мой отец подошел ко мне в таком облике.
– У меня не было отца ни в каком облике, – мотнул головой Брет.
– Да я ничего, – примирительно буркнул Хода. – У Сопа отец добряк. Не черный, но тоже большой. Я гостил у него. Конечно, не говорил, что я принц. У него небольшой домишко в Йере. Надо будет как-нибудь наведаться… после всего.
– Ко мне наведайся, – попросил Брет. – Ты же никогда не бывал в трущобах Оды? Представляешь? Берег моря. Маленькие домишки. Пахнет рыбой, водорослями, гнилью. Но после бури – берег чистый. И волны накатываются на него словно жидкое стекло… Мой дед был стеклодувом. Одалское стекло лучшее в Беркане.
– Что он нашел в твоей матери? – спросил Хода.
Брет снял с шеи медальон, щелкнул им и протянул Ходе. Тот мгновение вглядывался, потом покачал головой:
– С ума сойти. И она не фрейлина королевского дома? Глаз не отвести.
– В жизни она еще лучше, – кивнул Брет, забирая медальон. – Даже теперь. О чем ты говорил с Мабоком?
– Ни о чем, – пожал плечами Хода. – Попросил дать мне подержать нож. Он тяжеловатый, конечно. Но отлично сбалансирован. Пожалуй, я смог бы его метнуть… Да и у тебя это получалось неплохо. Помнишь, я тебя учил?
– Меня и Флита, – прошептал Брет.
– Поспи, – посмотрел на Гледу Торн, и она вздрогнула, вновь разглядев пустоту у него в глазах. – Тебе нужно отдохнуть. Ты была умницей на мосту. Я горжусь тобой.
– Каким он был? – спросила Гледа.
– Кто? – не понял Торн.
– Друер, – ответила Гледа. – Ты уже как-то рассказывал про него, но теперь…
– Он был ниже меня ростом, чуть толстоват, и старше на двадцать лет, – ответил Торн.
– Не важно, как он выглядел, – нахмурилась Гледа. – Да и старше он был тебя не на двадцать лет. А на тысячу двадцать. А то и еще старше. Каким он был?
– Странным, – признался Торн. – Мне всегда казалось, что он все знал. Все и обо всем. И предвидел каждый наш шаг. Каждый. Но никогда не мешал нам ошибаться. Кроме того случая в Пепельной пустоши. А если подправлял что-то, то так, чтобы нам казалось, будто это результат наших усилий, догадок. Наших ума и смекалки. Я всегда хотел быть похожим на него. Но…
– Но? – нахмурилась Гледа.
– Но там, на севере, – с усилием продолжил Торн, – он спас мне жизнь. Твой дед попал в ловушку. Там, где Терминум заканчивается, стоит стена. Паллийцы называют ее туманной стеной или преградой богов. Они научились с ней управляться. Заливали кровью жертв имеющийся у них менгир, отчего стена отходила на время. А мы пытались спасти райдонских подданных, которых паллийцы увезли. Их всех убили, а когда мы пошли по следам убийц… Короче, твой дед оказался в пелене. В пелене, которая убивает всех. И я шагнул в нее, потому что подумал, ну как я приеду с вестью к твоей тогда еще будущей матери, что ее отец мертв? Это же невозможно… Ну и кроме всего прочего там уже прыгал от радости твой дядюшка, предвкушая вхождение в права наследства и всяческие унижения для нашей семьи.