Тени Богов. Искупление - Страница 92

– Увидишь, – потер глаза Скур. – Я три раза в нем уже был. Ничего особенного. Да, неприятно, но не более того. Кому как, впрочем. Только не спрашивай меня, что там будет, не скажу. И никто тебе не скажет.

– А я не боюсь пустоши, – скрипнул зубами Хельм. – И ребята мои не боятся. У нас совесть чиста. Будь иначе, мы не пошли бы с тобой, Торн. Так что я к испытаниям готов, а ты будь осторожнее. Не верь никому. Особенно этим девкам. Что-то с ними не то.

– Я и не верю, – прищурился Торн. – И тебе тоже, кстати.

– И правильно, – согласился Хельм. – Чтобы вера появилась, сначала надо хлебнуть дерьма из одной миски.

– Мы с Торном уже хлебали, – надул губы Соп. – Так что, нам он может верить.

– А вот это он сам решит, – кивнул Хельм.

– Это что же получается? – сдвинул брови Скур. – Вы тут дерьмо есть собираетесь? Я уж тогда без вашего доверия обойдусь как-нибудь. Все равно от меня опасности никакой. А если пугаю кого, можете связывать меня перед сном. Главное, не забудьте утром в траве. Одному в Пепельной пустоши нельзя быть. Я всякий раз компанию искал. Да и в этот раз на нее рассчитывал, все к тому шло.

– Так откуда она взялась эта пустошь? – уставился на Скура Соп. – Что это за земля? Кого не спрашивал, никто ответить не может. Храмовники что-то о грехах лопочут, книжники о великом колдовстве, целители – о проклятье. Кому верить-то?

– Никому, – посерьезнел, покосившись на Торна, Скур. – Сказано же. Но если и вправду интересно, ладно. Потом расскажу, что знаю. Все одно, какую историю ни выбирай, ни летописей, ни свидетельств, одни слухи. Демон их разберет…

– Главное, чтобы никакой местный демон с нами не решился разбираться, – выудил из-за голенища ложку и пригубил варево Хельм. – Хотя, чего сетовать, на смерть идем. Все мы сдохнем, попомните мои слова. Не здесь, конечно, но из Вандилского леса мало кто вернется. Хотя, с таким воеводой, как Безумный Торн, надежда есть прожить чуть подольше.

– Говоришь, мы были знакомы, Хельм? – прищурился Торн. – Называешь меня капитаном. Вспомнил мою старую кличку, которую никто не помнит.

– Ну, не то, что знакомы, – уставился на огонь Хельм. – Я ж говорю, в походы я ходил по молодости. Но не зацепился среди гвардейцев, хотя тебя помню. Если вспомнишь сам что, расскажи, мало ли я чего о себе не знаю. Но сейчас меня от другого мутит. Как-то все странно сошлось. Мы ведь и в самом деле в беду попали. Поставили с Греном и Рутом сеть на речушке за Урсусом, вытащили, только начали рыбу складывать в корзину, как из кустов выбирается незнакомый егерь. Так и так, господская речка – значит, господская рыба. Ну, мы вроде бы с понятием, отсыпаем ему долю за беспокойство, а он упрямиться начал. Мечом принялся размахивать. Ну, отняли мы у него меч, встряхнули слегка, чтобы не зазнавался, мало ли, может он еще к нашим порядкам не привык, да только едва отпустили, смотрим, а у него нож торчит в сердце. Причем, мой нож. Который должен был висеть у меня на поясе в кожаных ножнах и которого я даже не касался! Призадумались, что делать-то, а егерь похрипел с минуту, подергался, да и отошел туда, откуда не возвращаются. Глянь, а из тех же кустов уже выбирается господская стража и сообщает, что все мы задержаны за убийство этого самого егеря, и жизнь наша, можно сказать, закончена.

– Мало ли, – нарушил тишину Брет. – Может быть, в горячке…

– Нет, – оборвал Брета Хельм. – Злость была, а горячки не было. А теперь смотри. У меня ни семьи, ни родителей, не по моей вине, а от недостатка усердия или везения, короче, бобыль я. Но так и Грен с Рутом – тоже не при семьях, и не часто мы с ними сходимся, а тут как-то сговорились на общую рыбалку, словно за язык кто тянул. Короче говоря, плакать о нас некому, хлопотать тоже некому. Дальше вовсе чудеса пошли, егерь тот, который с ножом в груди, пропал. Ну точно знаю, что доставили его в холодную, даже нож вытаскивать не стали, а наутро ни ножа, ни егеря. Еще неделю нас мурыжили с приятелями, куда тело делось, кого заслали, кто украл. А мы и знать не знаем, но чувствуем, что дело идет к казни. Уже и стражу назначили, чтобы в Урсус нас отправлять. А ночью мне приснилась бабка. Незнакомая, никогда я ее раньше не видел. И сказала она мне, что надо мне уходить на запад, мол, не сносить мне здесь головы, а там жизнь каждый день как заново начинается. Тем более, что помощь моя требуется одному человеку.

– Это кому же? – нахмурился Торн.

– Торну Бренину, капитану одалской гвардии и дочери его Гледе, – развел руками Хельм. – Дочери я, правда, пока не вижу, но с тобой бабка точно угадала. А почему сразу об этом не сказал, так только для того, чтобы ты меня за дурака не принял. Честно говоря, я ведь сам себя дураком числил, когда в эту сторону подался, да еще приятелей с собой поволок.

– За дурака никогда не поздно принять, – прошептал Торн. – А как та бабка выглядела?

– Не помню я, – отмахнулся Хельм. – Ничего не помню, одно лишь в памяти засело, что руки у той бабки были какие-то… черные, что ли. Но не в том дело. Проснулся я, смотрю, цепи на моих руках и ногах разомкнуты, да и приятели мои тоже уже без цепей, и двери все открыты, а стража спит. Ну и помчался я на запад. Долго пробирались. Окольными путями. Уже здесь, в Могильном остроге я встретил одного знакомого из наших мест, да успел перекинуться с ним словом и узнал, что никакого нового егеря у нас там не было, старый егерь служит, как и служил, и ничего не ведает о нашем проступке.

– Ну, не знаю, – махнул рукой Соп. – Может, соседний егерь на вас напоролся?

– Соседний? – хмыкнул Хельм. – Я, когда оружие свое в холодной забирал, сразу свой пояс приметил. Меча-то у меня не было, а вот пояс был что надо. Вот он! Ты только посмотри! На нем и крючки нужные, и прорези, и ножны от того самого ножа намертво приклепанные, и кармашек потайной. Так вот.