Тени Богов. Искупление - Страница 93

Хельм сдвинул пояс и вытащил из ножен широкий охотничий нож.

– Видите, что выжжено на рукояти? Четыре руны. Хельм. Это я. А нож – мой. Так вот, именно он торчал в груди того егеря. Возникает вопрос, как он вернулся в ножны? И еще более страшный вопрос, что, демон его раздери, все это значит, если нож этот ножен своих так и не покидал? А?

– Морок? – спросил Соп.

– Ага, – скривился Хельм. – Вроде этой Пепельной пустоши. Бабка эта с черными руками. Непослушным детям про нее на ночь только рассказывать. Вот ты, Скур, чего примолк и побледнел, как беленый холст? Как ты попал сюда? Ты же говорил в остроге на торжище, что подставил тебя кто-то в Йере, что ты в бега бросился?

– Ты будешь смеяться, – прошептал Скур.

– Мне не до смеха, – буркнул Хельм.

– Бабка с черными руками, – пробормотал Скур. – Только не во сне, а наяву. Я ж не просто торговец, я йерский лекарь. Ну, есть кое-какие умения в магии, но ярлыка нет. А без ярлыка ты словно птица без крыльев. Одно слово – курица. Так что лекарствую понемногу. Снадобья продаю. У меня лавка не лавка, а навесик с ларем имеется на йерском рынке. Ну, там много не наторгуешь, так что я с лотком и по окрестностям. Вот и дошел до Урсуса. Ну и наткнулся у городских ворот на бабку. Я пригляделся, а у нее руки все в каменьях, а из-под каменьев – чернота струится. Ну, словно она сажу с водой месит и на солнце, не смывая, высушивает. И дернул же меня демон за язык. Что это у тебя с руками, спрашиваю? Не хочешь ли ты купить у меня настой колючей травы, он черноту с твоих рук смоет, если пить его с утра по три глотка, и с вечера по четыре. Соврал, конечно. Ничего от этого настоя кроме слабости в сердце не будет. А она остановилась, да так меня взглядом припечатала, что в памяти у меня кроме ее черных рук, ничего не осталось. Только голос еще. Спросила меня, погань такая, бывал ли я в Пепельной пустоши? Я говорю, что бывал, и опять собираюсь, мол, дело у меня там одно есть. Так говорит, поспеши, иначе твоя настойка колючей травы так и будет в груди у тебя булькать. А встретишь в Пепельной пустоши капитана Торна Бренина, будешь служить ему, и только через него освобождение получишь.

– От чего освобождение? – не понял Торн.

– От боли в груди, – вздохнул Скур. – Или ты думаешь, что я от немощи клюку эту за собой волоку? От телесного расстройства, которое на меня та бабка и наслала за мою ложь. И знаешь, Торн, когда я едва не обделался? Когда ты мне имя свое назвал!

– Это что же за колдунья мне отряд подбирает? – задумался Торн.

– Как она выглядела? – спросил Соп. – Браслеты на запястьях у нее из обычных камней не разглядел?

– Было что-то, – отмахнулся Скур. – Ожерелья какие-то или браслеты, но до них ли, если руки черны?

– У Чилы руки были обычными, – почесал затылок Соп.

– Как ее звали? – помрачнел Торн. – Не Чила?

– Я с ней не знакомился, – огрызнулся Скур. – Я вообще ее не помню. Только руки и все.

– Это как же? – развел руками Хельм. – Бывает такое, чтобы одна и та же бабка приходила к мне во сне, а к Скуру наяву?

– Мне вот пару раз Хода снился, – буркнул Соп. – Ну, мой воевода, скажем так. А к кому-то он наяву приходил. И что?

– А ничего, – обозлился Скур. – Помню, что была старуха, а какой масти, во что одета, да какова с лица – как отрезало. Только руки, словно на костре их закоптили. Я вам честно скажу, что кое-что понимаю в наговорах. Мой род… впрочем, ладно. Но если это было колдовство, то я против нее словно мышь против горы. Да чего там, еще меньше! Вот ведь, угораздило… Ладно, хватит нутро терзать. Варево наше готово. Давайте ваши плошки.

– Бред это все, – проговорил Торн. – Никогда не поверю, что есть кто-то, кто в состоянии так подстроить, чтобы и я, и мои друзья, да и вовсе случайные люди оказались вместе вот здесь на краю Пепельной пустоши. Это невозможно. Да возьми хоть нас, если бы Хода не был ранен, нас бы здесь не было!

– Скажи еще, что его бабка с черными руками ранила, – проворчал Соп.

– Не знаю, – вздохнул Хельм. – Но я себя случайным человеком не считаю. И все-таки есть во всем этом что-то ужасное. Нутро у меня томится от таких загадок. Невозможно так.

– Но мы все здесь? – неожиданно подал голос Вай. – Значит, возможно. Другое непонятно, я-то ей зачем? Я ведь вроде бы… обычный монах. Ничего не знаю почти. Ничего почти не умею. Я… никто. Пустое место. Поэтому, наверное, никаких бабок с черными руками и не помню.

– Ты с лопатой хорошо управляешься, – напомнил Соп.

Всю эту ночь да и последующую Торн словно находился в полусне. И вроде веки были сомкнуты, но он видел как истлевают угли в костре, слышал далекий волчий вой, который за полночь приблизился и как будто доносился со всех сторон сразу. Вздрогнул, когда у кустов захрапели лошади, почувствовал мелькнувшие тени Андры и Фошты, ощутил звяканье ложек по остывшему котелку и кряхтенье поднимающихся в дозор Грена и Рута. Сейчас, когда его сын был в беде, а дочь оставлена на чужих людей – Филию и отчасти на Хопера, он не мог думать ни о чем другом, но происходящее вокруг не оставляло его в покое, а сквозь забытье, словно океанская волна, накатывало на него прошлое.

Больше тридцати лет прошло с тех пор, как небольшой отряд молодых стрелков оказался у того самого Могильного острога, и капитан Друер, подкрутив седые усы, сообщил юнцам, что в Опакум они пойдут через Пепельную пустошь, а кто боится, тот может снимать с пояса меч и отправляться к мамочке. Мамочки к тому времени у Торна уже не было, как тогда оказалось, и отец доживал последние месяцы, не просто было считаться не только единственным, но и поздним ребенком, но меч снимать Торн не собирался. Он не мог понять, чего стоило бояться двум десяткам крепких молодых воинов даже на присыпанной проклятьем равнине. Но на второй день пути его начала бить дрожь. На очередной стоянке Друер подошел к побледневшему воину и, не слушая его бессвязного лепета, положил ему ладони на виски, выдержал так с минуту, а потом хлопнул парня по спине и велел перебираться из седла на подводу.